Было вполне понятно, что заявление Мерфи о том, что он нашел способ хирургического лечения болезней легких, вызвало небывалый резонанс. Тем не менее ни в одной из газет не сообщалось, против какой из них он был направлен. Мой опыт напомнил мне о врачах, которых собственные недуги побудили к разработке новых методов лечения, и подсказал, что Мерфи мог найти некий новый способ борьбы с легочным туберкулезом. Вечером следующего дня – это было одиннадцатое июня – мой дворецкий доложил мне о неожиданном визите Кристиана Фенгера из Чикаго. Ничей приход тогда не мог обрадовать меня больше – все равно, был ли мой гость в Денвере или нет. Я был уверен, что он уж точно ориентируется в ранних работах Мерфи.
Фенгер родился в Дании и принадлежал к числу авантюристов, которых едва ли можно встретить в наши дни. Он учился в Копенгагене, Германии и Австрии, был хирургом на Франко-германской войне, а после увлекся и с головой ушел в патологическую анатомию. Из него вышел довольно заурядный хирург. Пациенты интересовали его до тех пор, пока не была диагностирована их болезнь. Терапия лежала за границами его интересов. Его пристрастиями были исследования, изучение и постановка диагноза любой ценой. В те годы прошлого столетия он был не одинок в этом, и, поскольку его успехи на врачебном поприще были сомнительными, уже как исследователь он занялся и занимается до сих пор основополагающими аспектами образования молодых чикагских врачей, открывающими для них целый ряд профессиональных перспектив.
Когда он, тяжело дыша, расположился рядом с моей кроватью, я тут же осведомился о Мерфи. Фенгер опустил руку в один из его карманов, извлек из него сложенную пополам газету и бросил ее на мое одеяло. Это была вчерашняя «Чикаго Трибьюн». Сразу под шпигелем располагался огромный заголовок: «Мерфи утверждает, что чахотка излечима». И ниже: «Речь доктора Дж. Б. Мерфи из Чикаго на конгрессе Американской медицинской ассоциации. Как следует лечить туберкулезное легкое? Через полую иглу Мерфи наполняет плевру азотом, таким образом возвращая легкое в состояние покоя. Быстрое выздоровление в пяти случаях». За заголовком следовала пространная статья с продолжением на странице 7 и фотографией молодого Мерфи, занимавшей две колонки: борода, решительное выражение губ, взгляд, в котором читались настойчивость и жажда деятельности.
Итак, моя догадка оказалась верной. Мерфи объявил войну легочному туберкулезу. Фенгер поднял на меня худое лицо. «Что я об этом знаю? – пробормотал он. – Пока только это». Он со злостью указал на «Чикаго Трибьюн». «Он очень долго ждал, когда ему позволят произнести эту речь в Денвере. И вчера они впервые аплодировали ему. И что он делает теперь? Повторяет свою же ошибку. Он рассказывает обо всем журналистам до появления официального доклада Медицинского общества. Вот увидите, что случится дальше. Наши коллеги снова назовут его легкомысленным охотником за славой. Они набросятся на него и вскоре забудут, что он сделал открытие, которое, возможно, значительнее его аппендэктомии или «пуговицы». Вот увидите. Они унизят его сильнее, чем до этого, и страсть к медицине оставит его.
Разбитый, он отступит, оставив незавершенным величайшее из своих изобретений, как многие до того…»
Я спросил, вернулся ли уже Мерфи в Чикаго. Фенгер отрицательно покачал головой. «Он и его жена планировали отправиться в Колорадо-Спрингс, отдохнуть. Ведь Вы не хуже меня знаете, что во время конгресса он думал и о собственной болезни».
На мой вопрос, не появились ли у Мерфи новые симптомы заболевания легких, Фенгер ответил: «Во всяком случае он так думает, и Нетти Мерфи так думает. Он кашляет и страдает ночной потливостью. Вы знаете, что его братья Фрэнк и Дэниел и его сестра Люсинда в один год умерли от чахотки?»
Я не знал об этом.
«Что ж, теперь и Вы в курсе. Супруги Мерфи вчера выехали из Денвера в Колорадо-Спрингс. Но они не задержатся там надолго».
Изъеденной кислотой правой рукой он схватил «Чикаго Трибьюн» и швырнул ее в угол. «Буря, разразившаяся вот из-за этого, прогонит его назад в Чикаго еще до того, как он успеет насладиться денверским триумфом».
Узнав об этом, я уже не мог сохранять спокойствие, поэтому следующим утром телеграфировал Нетти Мерфи в Колорадо Спрингс и поинтересовался, где и когда я могу встретиться с ее мужем. Ответ пришел в тот же день. Нетти сообщала, что Мерфи крайне взволнован публикациями в «Чикаго Трибьюн», поскольку не давал своего на них согласия. Напротив. Он давно избегал контактов с прессой, чтобы у его коллег не было повода усомниться в его научных достижениях. Он был растерян и разочарован. Они пытались удержать его в Колорадо-Спрингс, поскольку лечение и отдых были ему решительно необходимы, но не знали, как долго смогут ему сопротивляться. Она пообещала уведомить меня о дате его возвращения в Чикаго.
С Нетти Мерфи мы были знакомы восемь лет. Она принадлежала к одной из состоятельнейших семей Чикаго. Будучи еще молодым врачом, Мерфи занимался ее лечением и без памяти влюбился в эту красивую темноволосую девушку. Она неустанно работала над духовным развитием выросшего без присмотра и теперь одержимого работой мужа и оказала на него глубокое влияние. Она была пылкой и беззаветной помощницей в его исследованиях и его устремлениях.
Вскоре после того, как я получил телеграмму из Колорадо-Спрингс, меня снова навестил Фенгер. Он сообщил, что травля Мерфи уже началась. Та газетная статья огорчила почти всех врачей Чикаго, равно как и бо́льшую часть медицинского сообщества. «В «Чикаго трибьюн» уже появились приписки, где утверждается, что Мерфи украл свой метод у другого хирурга».