Империя хирургов - Страница 44

Я встретил его у Хорсли в Национальной больнице, и тот представил мне его как своего друга. Совместно они занимались поиском на коре головного мозга функциональных центров, отвечающих за работу голосовых связок.

Когда мы покинули палату Гилби, Хорсли обратился к Семону: «Доктор Хартман случайно стал свидетелем этой операции, ведь в Лондон он приехал совсем по другому поводу. Еще в Нью-Йорке он прочел первые сообщения о болезни немецкого кронпринца и хотел получить достоверную информацию от Маккензи на месте».

Я заметил, что Семон насторожился. «Да, – сказал я. – Я познакомился с Маккензи много лет назад, когда он основал ларингологическую клинику “Голден Сквер”, и несколько раз встречался с ним позднее. Мне видится, что случай кронпринца не имеет никакого отношения к хирургии».

Семон остановился. Его лицо приняло странное выражение, значение которого я тогда не смог разгадать. Он посмотрел на меня и сказал: «Позвольте не согласиться с Вами. Если Вы интересуетесь новейшими достижениями в области хирургии и тем, как они могут быть применены в случае наследного принца, то мне есть что вам рассказать. Хорсли знает, как разыскать меня».

Семон попрощался и вышел. Снаружи его дожидался элегантный, запряженный двумя лошадьми и управляемый двумя кучерами экипаж.

Я поехал в экипаже Хорсли. «Если Вы хотите заглянуть за кулисы, – сказал Хорсли, – Вам стоит принять предложение Феликса Семона. Маккензи – темная лошадка, у него нет настоящих друзей среди нас. Одному черту известно, как он попал в Берлин по этому делу. Кроме того, он сам себе хозяин и, уж конечно, не может быть надежным источником информации. Если кто-то в Лондоне и располагает достоверной информацией, то это Семон. Впрочем, он урожденный немец».

За время поездки я узнал, что он учился в Берлине, в Вене узнал об изобретении ларингоскопа и заинтересовался новой областью медицины – ларингологией. Затем он приехал учиться в Лондон, где и остался. Его профессиональная практика имела большое значение. Два года назад он занимался лечением премьер-министра Великобритании Гладстона и так быстро избавил его от воспаления гортани, что во время предвыборной кампании Гладстон смог произнести свою речь. Кроме того, он на ранней стадии диагностировал множество случаев рака гортани, поэтому его пациенты, перенеся операцию, прожили долгую жизнь, в некоторых случаях даже не омраченную последствиями заболевания.

Я осведомился, откуда у Семона особые сведения о болезни кронпринца. На это Хорсли ответил: «Очень просто: он вырос в Берлине вместе с обоими сыновьями немецкого рейхсканцлера Бисмарка и до сих пор сохранил дружеские отношения с одним из них. Он знаком со многими берлинскими врачами, особенно врачами-ларингологами. Также он близко знаком с Маккензи, так как долгое время он проработал ассистентом в его больнице. Это была его первая поездка в Лондон, и именно тогда он решил открыть здесь свою практику. Семон перевел на немецкий самую известную книгу Маккензи о заболеваниях гортани, он же составил к ней подробные комментарии. В целом же Семон давно отстранился от Маккензи. В случае если вы решите к нему обратиться, он сам расскажет Вам о его на то причинах. Он один из самых непредвзятых, порядочных и смелых людей, которых я только знаю. У него прекрасный дом и еще более прекрасная жена, тоже немка. Одним словом, исключительный человек. Разыщите его – Вы не пожалеете об этом».

И Хорсли оказался прав. Я ни разу не раскаялся в том, что ближе сошелся с Семоном. Через два дня я посетил его дом на Уимпоул-Стрит. Здесь мне стала известна ранняя история болезни кронпринца, о предпосылках которой едва ли кто-то догадывался. Позже картина дополнилась фактами, почерпнутыми из разговоров с другим свидетелем тех дней. Такой я и привожу ее здесь.

Чуть больше трех месяцев назад, утром шестого марта 1887 года Карл Герхардт, уже два года являющийся профессором терапевтической медицины в Берлинском университете, был срочно вызван во дворец наследного принца. Его встретил личный врач Его Величества, генерал-майор медицинской службы Вегнер. От него Герхардт узнал, что своим визитом обязан самому кронпринцу. Как оказалось, с января его мучила непроходящая хрипота, на которую никто не обращал особого внимания. Дыхательные пути кронпринца с детства были подвержены простудам и были слабым местом этого внешне здорового человека. Поэтому сначала Вегнер предположил, что наследный принц простудился.

Когда Герхардт вошел, кронпринц стоял посередине комнаты – высокий, стройный, крепкий и широкоплечий, голубоглазый, с густыми светлыми волосами и бородой – неоспоримый идеал для многочисленных немцев и немок, вполне отвечавший вкусам эпохи и определенным политическим симпатиям. Герхардт был молод и недавно работал в Берлине, поэтому имел недостаточно связей, чтобы догадаться, что за красотой и блеском может скрываться трагедия. Дело было в том, что ему шел уже шестидесятый год, но он оставался кронпринцем. Через несколько дней его отец, кайзер Вильгельм, должен был отпраздновать свой девяностый день рождения. Нельзя было предвидеть, как долго он еще будет оставаться на троне. С тех дней 1854 года в Шотландии, когда, будучи молодым и мечтательным, кронпринц подарил английской принцессе Виктории, которой едва исполнилось пятнадцать, букет вереска и попросил у ее матери, королевы Виктории, руки ее старшей и самой избалованной дочери, он мечтал о новой Германии, далекой от сурового, прусского авторитарного государства, образ которого был создан его собственным отцом и канцлером Бисмарком. Кроме того, наследная принцесса, посвящаемая отцом во все новости, доходящие до лондонского двора, получила определенное политическое воспитание. Плоды этого воспитания выразились в ее пылкой, тщеславной натуре, по нравственным качествам уступавшей натуре кронпринца, но по жесткости, целеустремленности, жажде действия ее превосходящей. Он надеялся, что настанет день, когда в Германии будет создан парламент, в котором воплотилась бы его идеалистическая идея о «свободе и правах для всех», когда на смену призывов Бисмарка дружить с Россией придет дружба с Англией. Но много десятилетий его и принцессы мечта оставалась лишь мечтой. Он выполнял лишь представительскую функцию, не имел власти и влияния. В самые мрачные часы он думал, что отец переживет его, и только кронпринцесса упорно поддерживала в нем надежду, ведь это было надеждой и для нее.